Люди и микроскопы. Из истории лаборатории

Прочитайте для начала 
стих хохмический НАЧАЛО,
где я кратко описал
как наш Шеф все создавал :)

*******************

Портрет коллектива нашей лаборатории 2006 года 
(лаборатории уже 40 лет!).
Готовимся к запуску двух новых микроскопов

Завлаб Георгий Натанович Давидович
Наш шеф, Георгий – свет – Натаныч,
Мозги не отключая на ночь,
Процессами руководит
И неустанно, чутко бдит,
Чтоб бюрократов вертикали
Работе нашей не мешали.

Инженер-ультратомист Нина Янкелевна Агалакова
За ультратомом – наша Нина.
Какая дивная картина!
Ты близко к ней не подходи,
На расстоянии сиди, -
И вот, прямая, как стрела,
Уж лента срезов поползла.

Инженер-оператор Алсу Минуровна Кузнецова,
осваивает только что запущенный JSM-6380LA
В лабораторных закоулках
Народ блуждает, как в лесу,
И повторяет эхо гулко
Певучий звук : Алсу, Алсу-у-у…
Так просто кнопочку нажать,
Но всем приятней поискать.

 

Инженер-ультратомист Наташа, мат.отв лицо лаборатории
Наташа ножиком алмазным
Порежет даже антрекот,
Но бьет волной поток бумажный,
И все несет ее, несет…
Держись Наташа, мы с тобою,
С бумажной справимся волною!

 

Инженер-оператор Юлия Владимировна Просяная (Голубцова)
(аспирант каф биологии почв)
Дрожала Юля над дрожжами:
«Эх, отхлестать бы вас вожжами!
Я вас посеяла, растила,
А что в итоге получила?»
Спокойно, Юля! Мы на дрожжи
Накинем вакуума вожжи:
Их высушим, позолотим,
И в файл тифОвый превратим.

 

Ведущий инженер Анатолий Георгиевич Богданов
в момент разборки JEM-100B-2 перед установкой JEM-1011
Георгич, инженер ведущий,
Всеведущий и вездесущий.
В аппаратуры старой хламе
Он разбирается годами
И все вздыхает от тоски -
Запасы хлама велики...
Ему бы сесть, чайку попить,
Но очень любит он учить,
Терминологией дурною
Лишая девушек покою.

 Получили факс из Японии. Два новых микроскопа уже едут к нам!

 

 И вот уже осваиваем их с помощью инженеров фирмы ДЖЕОЛ

******************************

НАШИ ИНЖЕНЕРЫ - ОПЕРАТОРЫ

       Инженерами-операторами  просвечивающих электронных микроскопов у нас в лаборатории традиционно работали мужчины. Это обусловлено необходимостью заливать жидкий азот в ловушки фаянсовыми кружками из 20-килограммовых сосудов Дьюара и постоянно носить в фотобокс и обратно к микроскопу довольно тяжелые фотомагазины. Но один раз – это было еще до того, как в лаборатории на инженерных должностях  обосновались аспиранты-почвоведы, после ухода очередного оператора ТЭМ мы сделали исключение и взяли на эту работу Наташу, жену тракториста Сережи из Ботанического сада. Наташа была статной молодой женщиной некрасовского типа – «коня на скаку остановит…», а по образованию – оператором ЭВМ. Она прекрасно справлялась с двумя просвечивающими микроскопами, и Дьюары с фотомагазинами  ее не пугали. Сережа привозил нам на тракторе жидкий азот с Химфака, а в перерыве между сеансами приходил в лабораторию, и Наташа кормила его домашними обедами, умильно наблюдая, как он ест. Эта идиллия продолжалась около года и прервалась по странной на первый взгляд, а по здравом размышлении - закономерной и неизбежной, случайности.
            Биологи часто опаздывают на свои сеансы, мы ворчим на них - могли бы и позвонить, а иногда, если опоздание переходит дозволенные границы, передаем сеансы другому сотруднику, оказавшемуся рядом и имеющему недосмотренный материал. Опоздавшие извиняются и называют уважительные причины, реже признаются в забывчивости, и это норма нашей лабораторной жизни. В тот раз на сеанс опоздала  на полчаса Наталья Николаевна Лучинская, отличный микроскопист и очень активная сотрудница кафедры эмбриологии. Она, запыхавщись,  вбежала и выпалила – Извините, у меня мыши рожали!  
        Следующие минуты беседы двух Наташ восстановить теперь невозможно, но когда градус эмоций зашкалил, обе дамы с плачем ворвались к Георгию Натановичу, наперебой крича: «Что я ей такого сказала, что тут непонятного?! Как можно уйти, не отсадив мышат, самец же их сожрет!» и « Я не могу больше работать в этом дурдоме!». Шеф кое-как их успокоил, сказав, что обе правы, сеанс-таки начался, но Наташа-оператор  действительно скоро уволилась. 

            Инженер-оператор Борис Пьянков работал сторожем в ботсаду, где с ним познакомилась Настя Казначеева, лучшая из наших фотолаборанток – она была старшим ребенком в многодетной семье и навыки воспитателя переносила на весь коллектив фотолаборатории. Настя в обеденный перерыв гуляла по Ботсаду и присела на скамейку, где курил Боря. Он был толстый и рыжий, но очаровал Настю эрудицией, и она рекомендовала нам с шефом взять его в лабораторию оператором просвечивающего микроскопа. Мы поговорили с ним и взяли, он оказался очень хозяйственным и работал как инженер-оператор с полной отдачей, а при переезде лаборатории в Оранжерейный корпус в 1988 году оказался еще и неоценимым специалистом по перевозке имущества тачками. 
Боря был очень эрудирован в истории, особенно в истории секса,  и постоянно просвещал молодежь на  лестничной площадке, где было разрешено курить. Лаборантка Нина с каф. общей экологии жаловалась нашему шефу, что невозможно спокойно покурить, не выслушав лекцию об античном сексе.
Боря позволял себе курить и на рабочем месте, и его болезненное самолюбие не выдержало неоднократных резких замечаний шефа. Боря обиделся и уволился, напоследок обозвав меня приспособленцем. И был в чем-то прав – все мы терпим повышенный темперамент шефа, его эмоциональльно-эвристический стиль руководства, понимая, что он и есть тот самый Везувий, который не только создал эту лабораторию на пустом месте, но выбросами лавы и пепла продолжает прекрасно удобрять ее склоны, постоянно дающие большой учебно-научный урожай.
Несколькими годами позже Борис приехал к нам и попросил справку об участии в учебном процессе на факультете. Он закончил что-то педагогическое по специальности География и решил стать учителем в школе. Шеф не стал вредничать и сделал ему такую справку, хотя его будущих учеников было немного жалко. 

            Инженер-оператор Никита, высокий, ковбойского вида парень, демобилизованный с флота, приезжал на работу на мотоцикле с коляской, и все свободное время занимался его ремонтом и модернизацией прямо под окнами лаборатории. При этом он постоянно мурлыкал "Северный флот - не подведет..."   Свободным временем Никита считал и время между  сменами объектных сеток на просвечивающем микроскопе Hitachi HU-11F, который он обслуживал, и когда профессор Елена Алексеевна Шубникова со всей присущей этой даме интеллигентностью просила его поменять очередную сетку, он обижался: Не могу же я каждые 10 минут руки от масла мыть! Сама бы поменяла, это же так просто! - Он скоро ушел из лаборатории, не видя перспективы роста зарплаты. 

            Еще одним колоритным инженером-оператором был Володя Шкрадюк. Высокий, большой, неторопливый, он не отличался эрудицией, читал только газеты, не был увлечен транспортными средствами. Он вообще не был чем-то особенно увлечен, однако, был воплощением постоянства и надежности. Начав сеанс, Володя садился на стул к длинном коридоре здания старых теплиц и курил, ожидая просьбы биолога сменить сеточку.
В это же время в нашей фотолаборатории образовалась веселая компания из трех девушек Лены, Маши и Тани–любительниц конного спорта. Они работали вполне качественно, но грешили тайной фотопечатью портретов лошадей и себя на лошади, используя казенную фотобумагу, что конечно было предметом беспокойства шефа. Флегматичный Володя, не разделявший их восторгов от лошадиных фото, несколько раз подвергался атаке Тани Крыловой, самой безбашенной лошадницы. Она подкрадывалась к Володе сзади, вскакивала на него, обхватив ногами круп, а руками шею, и шлепала его по бокам с воплями: Нно! Пошел, мой Савраска! - Неповоротливый Володя беспомощно вертел головой со словами: Таня, ну что ты себе позволяешь! - под хохот подружек. Только вмешательство взрослого сотрудника лаборатории могло это безобразие прекратить.
Володя ушел от нас в поисках более высокой зарплаты, собирался  учиться на помощника машиниста метро, но года через два шеф встретил его на Рижском рынке, торгующим мясом. Потом он снова пропал из вида, и появился уже в 90х годах в должности вахтера в нашем Оранжерейном корпусе. Он потолстел и стал еще более солидным. Володя, как и раньше, любил поесть, а после обеда ронял голову на руки и засыпал, наполняя вестибюль богатырским храпом. Уходя в столовую, мы говорили ему: Володя, не спи, микроскопы украдут! – на что он солидно отвечал: Будьте спокойны, у меня мышь не проскочит! – и через 10 минут храпел еще громче. 

            Из девушек, кроме вышеописанной троицы любительниц лошадей из фотолаборатории, колоритной фигурой была Инга Яшина -  фотолаборант, а позже оператор сканирующего микроскопа. Лошади ее не интересовали, она хотела скорее самоутвердиться как взрослая женщина, и весьма в этом преуспела, к неудовольствию взрослых дам лаборатории. В процессе ее взросления было несколько забавных моментов.      Первый момент стал смешным только впоследствии, когда ситуация прояснилась, а сначала было не до смеха. Началось все так: мы никак не могли дождаться достаточного вакуума в фотокамере после смены фотомагазина в просвечивающем Хитачи HU-11F. Индикатора форвакуума в нем не было, как и в большинстве микроскопов среднего класса, так что откачивали по времени, примерно 5 минут, после чего открывали клапан колонна-фотокамера и смотрели на вакуумметр Пеннинга, пока он не покажет восстановление высокого вакуума до 10^-5 мм.рт.ст. Открываем, ждем, а вакуум все  не восстанавливается. Закрываем клапан, качаем форнасосом еще 5 минут, открываем клапан, - никакого эффекта. Диффузионный насос просто не тянет, как будто его нет!  Вынимаем фотомагазин, откачиваем пустую фотокамеру - есть вакуум! Несем магазин в фотобокс, открываем при  красном свете - все в порядке. Кассеты как кассеты, пластинки как пластинки (тогда снимали на стеклянные). Ощупываю магазин со всех сторон и обнаруживаю, что снизу к нему что-то прилипло. Оказалось - огрызок от яблока! На столике, где Инга перезаряжает фотомагазины, обнаруживаются еще несколько огрызков. Когда эмоции улеглись и Инге было сделано внушение, делаем оргвывод для всех операторов - прежде чем вставить магазин в фотокамеру, проведи ладошкой по его дну, а вдруг что прилипло. Это правило с той поры свято соблюдается в нашей лаборатории, и наверно не только в нашей.
            Момент второй: в нашей фотолаборатории был большой немецкий автоматизированный фотоувеличитель Докуматор, у которого проекционный блок перемещался мотором, управляемым двумя кнопками Up -Down. Наши фотолаборанты эту громадину не любили, предпочитали старую добрую Беларусь и польский Крокус.  Инга решила, что проекционный блок Докуматора - отличное место для ее огромной шапки из песца, не вешать же ее на крючок в шкафу. И правда, шапке там было хорошо, она никому не мешала, но завышенная самооценка Инги, которую она демонстрировала всем при любом удобном случае, требовала от окружающих адекватной реакции, естественно в пределах допустимого. И фотолаборанты, ровестники Инги, нашли способ изысканной шутливой мести - они поднимали проекционный блок вместе с шапкой до максимума, т.е. почти до потолка, и отключали питание увеличителя общим выключателем. В конце рабочего дня вся фотолаборатория напряженно ждала момента, когда Инга протянет руку за шапкой... и дружное ржание перекрывало ее изысканную ругань.  Когда Инга нашла общий выключатель, активирующий кнопки управления мотором, задачу стали усложнять, выдергивая вилку из розетки. Другая сразу бы отказалась от борьбы, найдя шапке другое место, но Инга была не такова, поэтому ритуал спуска шапки с потолка стал привычным развлечением фотолаборатории, за которым старшее поколение наблюдало молча, не вмешиваясь.    
     Вспоминая наших многочисленных фотолаборантов не могу не вспомнить Аллу Блехман. Алла не отличалась экстравагантностью, была девушкой спокойной и вела себя с каким-то особым достоинством, работала четко и аккуратно. Алла не поступила с 1го захода на каф. генетики, но точно знала, что хочет заниматься популяционной генетикой. Мы не сомневались, что у нее все получится, настолько она была целеустремленной. Как память от Аллы у меня остался орехокол, который она подарила мне на Новый год (мы разыгрывали, кто кому дарит сувенир, и дарили недорогие мелочи по своему выбору, и Алле выпал я).  Этот орехокол в виде дракона живет у нас на даче до сих пор и исправно щелкает орехи от кедрового до грецкого.
Недавно я узнал, что Алла Вениаминовна Блехман работает в ИБР РАН. Вот ссылка на сайт ее лаборатории . Надеюсь, она помнит нашу лабораторию.

******************************

Ю.А.Ровенский
     В середине 80х годов отдел электронной микроскопии НИИ ФХБ им. А.Н.Белозерского, которым тогда руководил Юрий Сергеевич Ченцов, передал нам установку для высушивания биологических образцов в критической точке. Метод ВКТ входил тогда в моду и был нам очень нужен для подготовки влажных образцов к сканирующей микроскопии. Коллеги сказали, что лучший методист в России по этой части – Юрий Александрович Ровенский из лаб. Ю.М.Васильева в Ин-те канцерогенеза.  Мы связались с ним, и он охотно к нам приехал. Точнее – не приехал, а просто ворвался в жизнь лаборатории!
Оценив правильность подключения установки и загрузив в ее камеру образцы, он начал рассказывать нам случаи из своей богатой практики, например, как он ходил на яхте по ЛаМаншу с Алланом Бойдом - мировым светилом биологической сканирующей микроскопии из Кэмбриджа. "Ветер свежий, яхту клонит градусов на 45, а парус убавить  не удается – что-то там наверху запуталось.  Аллан на румпеле, а мне говорит – Юра, поднимись и распутай. - А у меня врожденный страх высоты! Но что делать, я же здесь нашу науку представляю, и вообще  Россию… И поднялся, и распутал, и, как видите, жив."
     Рассказав это, Юрий Александрович подпрыгнул и ухватился за перекладину дверной коробки, имея намерение подтянуться. И… рухнул на пол с этой массивной доской в руках! Мы помогли ему встать со всем уважением, посетовали на старость здания, построенного аж в 1951 году, но видя его здоровую реакцию, стали ржать вместе с ним. С этого момента Юрий Александрович стал просто Юрой, и мы еще много раз обращались к нему по разным поводам. Из других подвигов Юры запомнились два: как он сорвал спину, поднимая тяжелую аспирантку, и как пытался проверить прочность брони у инкассаторской машины, постучав по ней кулаком. Аспирантка, по-видимому, не возражала, а вот из машины вышел огромный мужик и спросил: Тебе чего? – Да ничего, просто хотел проверить, крепка ли броня… - Я тебе щас проверю, я тебе так постучу!.. - последних слов Юра не расслышал, так как поспешил удалиться.
     Чтобы вам не показалось, что Юра человек несерьезный, прочтите его книжку "Растровая электронная микроскопия нормальных и опухолевых клеток", быстро ставшую бестселлером, а также его многочисленные статьи по клеточной этологии. Его изобретательность и пробивная сила потрясали: чтобы оценить количественно ригидность цитоскелета, он растил клетки в культуральной среде на бриллиантах, поскольку они имеют точно известные углы между плоскостями огранки. А чтобы оценить размеры и расположение адгезионных сайтов на клеточной мембране, он растил культуру на кремниевых щетках, напыленных сверху золотом для адгезивности, так что каждый столбик был похож на торчащую головкой вверх спичку. Юра называл это "фаллоподобным субстратом". И что вы думаете – клетки ползали по верхушкам этих микрофаллосов как по обычному стеклу!
    В 2011 году была издана его новая книга на английском языке: Yury A.Rovensky. Adhesive Interactions  in Normal and Transformed Cells. Humana Press.  
     На конференции по электронной микроскопии в Иваново, организованной братьями Мироновыми из Ивановского мединститута, Юрий Александрович оказался  звездой 1й величины. Он говорил о фибробластах и лимфоцитах как о любимых зверушках, и не только показывал слайды, а рисовал на доске схемы, бегал вдоль доски, перехватывая мел из одной руки в другую. И все это ярко, эмоционально…

Участники конференции в Иваново после банкета в загородном ресторане. Слева направо:  А.Богданов, Г.Давидович (Биофак МГУ), Т.Повалий (ин-т физхиммедицины), Ю.Ровенский (ин-т канцерогенеза), кто на 2м плане – не помню 

К сожалению для нас, Юрий Александрович сейчас живет в Сан-Диего. Оставаясь патриотом России, он посылает нам эмоциональные, часто немного хулиганские, поздравления с праздниками, которые мы собираем в отдельную папку и пытаемся адекватно отвечать. 

     С установкой для высушивания в критической точке связаны еще два ярких эпизода. Первый эпизод был связан с обмороком студентки, которой мы сказали, что в баллоне упало давление углекислоты, поэтому режим высушивания был несколько нарушен и можно ожидать неполного сохранения тонких структур поверхности ее образцов. Студентку звали Лена. Сейчас ее знает весь научный мир как профессора биологического факультета Елену Сергеевну Лобакову, выдающегося специалиста по физиологии микроорганизмов.
Второй эпизод был трагикомичным. В Москву из Иркутска приехала Тамара Дмитриева, жена ректора иркутского университета, ихтиолог, изучавшая сенсорный эпителий байкальских рыб. Времени у нее было немного, а хотелось подготовить и поснимать на скане жабры и языки омуля. Время на микроскопе мы нашли, а вот график сушки был заполнен до предела. Пришедшая на свой сеанс высушивания Нина Ивановна Филина, очень активный палинолог, любезно согласилась посушить образцы вместе, у нее материала было немного. Посушили, наклеили, напылили золотом и включили скан. И обнаружили на жабрах омуля интересные частицы, которые были подозрительно похожи на пыльцевые зерна березы. Пока хозяйка образцов выясняла время пыления березы на берегах Байкала, в лабораторию пришла за своими образцами Нина Ивановна и, увидев частицы на жабрах, сняла все сомнения. – Конечно это пыльца березы, я как раз ее сушила вместе с вашими рыбками.
Открытие пришлось закрыть, а мы приобрели ценный опыт совместного высушивания разнородных объектов, и эту назидательную историю рассказываем всем, кто вовремя не записался на высушивание и хочет объединиться с коллегой. 

           Сотрудничество с ВКНЦ
В 1978 году заканчивалось строительство всесоюзного кардиологического центра, ВКНЦ, строящегося "на средства комсомольских субботников". Руководитель ВКНЦ академик Чазов, личный врач-кардиолог Л.И.Брежнева, пригласил заведовать ЭМ-лабораторией Николая Арчиловича Перова, известного в МГУ цитоморфолога из славной когорты микроскопистов-шестидесятников. Здание ВКНЦ еще не было готово, а сотрудников нужно было готовить заранее, вот Перов и предложил временно поставить аппаратуру к нам. И не только поставить – нам предложили составить закупочную спецификацию в соответствии с современными и могущими появиться в перспективе задачами микроморфологии сердечно-сосудистой системы. Для нас, инженеров, это означало – заказывайте все, что вам видится интересным и перспективным, денег не считайте. Мы конечно откликнулись с энтузиазмом, выбрали новейший джеоловский JSM-35C и включили в комплект не только весь набор внутренних блоков и приставок, но и самый крутой для того времени микроанализатор KEWEX-RAY.

Не прошло и полгода, как контейнер с микроскопом стоял в вестибюле экспериментальных теплиц и к нам приехал молодой веселый японец по фамилии Ивакури (имя не помню). Он быстро все распаковал, с нашей помощью расставил блоки в комнате №4, где до этого стоял трудяга HSM-2A, который мы по такому случаю щедро подарили почвоведам, подключил кабели, шланги и включил микроскоп на откачку. Затем он поставил в свой сверхпортативный по тогдашним меркам магнитофон кассету с песнями модных тогда сестер Пинацу (в переводе с японского – Арахис) – сказал мне, что это "секси сонгз", снял кроссовки и, сверкая белыми носками, уселся в позе лотоса на стул с колесами, с которого потом почти не слезал. Он так и катался на стуле между микроскопом, столом и блоком питания, и молча все настраивал.

Я в это время учился на курсах японского, и пытался в меру своих скудных знаний заводить разговоры, но Ивакури-сан отвечал вежливо и коротко, явно давая понять, что я ему мешаю. Только один раз удалось вывести его из равновесия: Я задал заготовленный вопрос, участвует ли он и его друзья в забастовках? -  Что тут началось… Он вскочил на стул и,  энергично выбрасывая вверх кулак, начал выкрикивать лозунги, из которых я разобрал только Гамбарэ! (Держитесь, не сдавайтесь!). Потом успокоился, сел на стул и на хорошем английском рассказал, как профсоюзные лидеры инструктируют их - куда и когда идти и что кричать, а сами идут на переговоры к владельцам фирмы. Они там наверху переговариваются, мы с повязками на головах кричим и стучим в барабаны внизу, потом владельцы и профсоюзные лидеры вместе выходят на балкон, держась за руки, и радостно сообщают нам, что достигнуто соглашение о 5% повышении зарплаты. Мы кричим Бандзай! и, пройдя по улицам, расходимся группами пить сакэ.  Все довольны. Зарплату бы и так повысили, инфляция, но так интереснее.

По окончании монтажа и приемки микроскопа началось его освоение. Мы освоили быстро и начали учить сотрудников ВКНЦ. Вот тут и обнаружилась пропасть между биологами и медиками. Наши факультетские биологи привыкли верить нам, инженерам, они давно усвоили, что биологические объекты требуют щадящего режима, и что мы всегда стараемся выжать из микроскопа все, не повредив при этом объект. Кардиологи же читали документацию к микроскопу и спрашивали, где обещанное японцами разрешение в 30 ангстрем (нанометры тогда были не в ходу), почему в режиме ТВ изображение так шумит, и почему это катоды раз в 1,5 – 2 месяца перегорают? Особенным занудством отличалась Ольга Эдуардовна Зайкина из лаборатории проф. В.С.Репина, лауреат премии ЦК ВЛКСМ для молодых ученых. Не удовлетворившись нашими терпеливыми объяснениями компромиссов настройки СЭМ для биологических объектов, Вадим Сергеевич Репин взял на работу инженера Сашу и велел ему освоить микроскоп самому. Саша был весьма понятлив и терпелив, он вдобавок был натуропатом, приходил к нам с термосом теплой воды с лимоном на весь день, и быстро пришел к тем же приемам настройки. Мы подружились, а потом подружились и наши жены на почве машинного вязания и использования отходов шерсти с фабрики.

Напряжение вносила еще и почти военная система управления наукой, принятая в ВКНЦ. Сотрудник каждое утро получал четкое задание и работал в жестком графике, отснятые пленки тут же проявлялись или их отвозил в проявку курьер, а вечером, в том числе дома по телефону,  шло обсуждение и постановка задач на следующий день. Каждый сотрудник в конце дня писал обстоятельный отчет в личный журнал. Кстати, курьером работал долговязый лаборант проф. Репина Сережа, который был убежденным йогом, и в обеденный перерыв общался в астрале со своим тибетским гуру, стоя на голове. Начальству это не нравилось, но приходилось мириться - он же йог только в обед.

Запасные катоды хранились в сейфе у В.С.Репина, и для замены очередного перегоревшего нам привозили их по одному, каждый раз с выражением недоумения - почему сгорел.  Большим разочарованием кардиологов оказалась недостаточная для их задач чувствительность ЭДС-анализатора KEWEX-RAY – железо в единичном эритроците обнаруживалось статистически недостоверно. Все эти разочарования привели руководство ВКНЦ к разумному шагу – независимой экспертизе. Сотрудники центра посетили со своими образцами несколько разных институтов, в том числе зарубежных, и сравнили полученные результаты. Сравнение оказалось в нашу пользу, а причины невозможности выжать из СЭМ и ЭДС предельные паспортные параметры на биологических объектах им также авторитетно разъяснили. Да и задачи-то были далеки от предельных – поверхность эндотелия с эритроцитами и тромбоцитами, склеротические бляшки, структура сосудов на срезе.
Все это мы узнали потом, но неожиданно почувствовали перелом в отношениях – нас  стали внимательно слушать, нам привезли весь запас оставшихся катодов, а Г.Н.Давидовичу и мне было предложено подумать о переходе на работу в ВКНЦ, и в качестве преимуществ называлась триада; высокая зарплата, загранпоездки и возможность улучшения жилплощади. Все это было очень заманчиво, но уйти из МГУ…
По завершении строительства здания ВКНЦ  в Черепково, недалеко от метро Кунцевская, было решено перевезти микроскоп в новое здание. Возражать мы не могли, но предупредили о своем опыте перевозки неновой ЭМ-аппаратуры, которая после этого долго "болеет". Нас не послушали и, насколько нам стало известно, микроскоп на новом месте так толком и не заработал. Вместо него был куплен СЭМ фирмы Филипс. Нам оставили на память ионно-распылительную установку EIKO IB-3 с наполовину распыленной мишенью, которая  долго и хорошо работала, а в 2013 г. была передана на ББС вместе со сканом Хитачи S-405A.  Самым ценным приобретением был, конечно, опыт работы с ЭДС-анализатором и многочисленными приставками по обработке сигналов, хотя они и не нашли применения в кардиоморфологии. 

Микроанализатор LINK, почвоведы и Д.Манси  
       Потеря сканирующего микроскопа  по окончании эпохи сотрудничества с ВКНЦ ощущалась не очень болезненно, поскольку к этому времени в 1982 г.  мы получили неожиданный подарок от ин-та рыбного хозяйства и океанологии (ВНИРО) - простой и надежный сканирующий микроскоп Хитачи S-405A, благодаря выпускнице каф. ихтиологии Кате Микодиной, которая после блестящей защиты кандидатской диссертации перешла работать в этот славный институт. Эту историю я изложу несколько позже, поскольку она длинная и изобилует многими волнующими подробностями. А вот к ЭДС-микроанализу мы успели привыкнуть, и хотя  биологи обращались к этому методу редко, но иногда к нам забредали химики, да и сами мы много чего анализировали, решая свои технические, а иногда и бытовые задачи. Это ведь так удобно - направил на нужный микроучасток образца электронный луч - и получай спектр элементного состава, почти уже расшифрованный и количественно  оцененный, только убери явные ошибки программы в виде пиков инертных газов и трансурановых элементов. Так вот, ЭДС-анализатор KEVEX-RAY уехал вместе со сканом JSM-35C в ВКНЦ, и это было обидно.
           Тем приятнее было неожиданное обращение к нам НПО Пластик, что на Бережковской набережной, в лице технолога Неллы Еремеевны Лаптевой с просьбой поставить к нам в лабораторию английский ЭДС-анализатор  LINK-860, поскольку их пожилой инженер-микроскопист безусловно легко освоит новый скан Хитачи S-570, но с анализатором вряд ли справится. А отдавать аппаратуру в другие лаборатории НПО или привлекать из них специалистов она не хотела по каким-то своим причинам. Мы сначала обрадовались, но в процессе делового общения с Неллой Еремеевной, высокоэнергичной и словоохотливой дамой, воспитывающей гениального сына и готовой бесконечно рассказывать об этом,  стало ясно, что лучше бы минимизировать ее присутствие в нашей лаборатории. И вот, родилась идея - поставить анализатор к почвоведам, на каф. географии почв в здании  Почвенного стационара, убив при этом сразу несколько зайцев: решить проблему НПО Пластик, удружить почвоведам, получить доступный для нас анализатор, и при этом удалить от себя трудную в общении даму.
           Решение было с блеском реализовано: по чертежу молодого инженера Гены Перловского почвоведам в мастерских Физфака изготовили сложный переходник для установки ЭДС-детектора на скан HSM-2A Хитачи, из Англии приехал пожилой, но очень энергичный инженер Дэйв Манси. Пока он осваивался в лаборатории у почвоведов, у нас было время привыкнуть к его своеобразному настоящему английскому. Первый урок получили, когда он метался по комнате с паяльником со словами Ту-тванни, ту-тванни, Ай ниид ту-тванни. Оказалось, он искал розетку с напряжением 220 В (Two hundred twenty). Дэйв быстро все смонтировал и настроил, мы составили договор о совместном использовании комплекса скан-микроанализатор НПО Пластик, Биофаком и почвоведами, и вот настал день подписания акта сдачи-приемки, после чего декан почвоведов Сергей Алексеевич Шоба пригласил нас на "40 капель коньяка".
           Дэйв был героем дня, между рюмками сыпал малопонятным английским юмором и хохотал, мы тоже рассказали ему несколько анекдотов на своем английском, правда, пришлось объяснять в чем соль. Наконец, Дэйв растормозился настолько, что рассказал уже устаревший к тому времени анекдот, как президенты Англии, Франции, США и наш Брежнев летят в самолете, а на крыло прилетел черт и пилит его. Президенты по очереди сулят черту всякие богатства, показывая в иллюминатор деньги и золото, но он отмахивается - у него всего полно. Но когда Брежнев написал что-то пальцем на стекле, черт в страхе уронил пилу и улетел. Что вы написали ему, спрашивают пораженные президенты?  - Написал, что  хорошо работает,  - пошлю на БАМ. Рассказав это, Дэйв зашелся хохотом, мы тоже были в восторе от его своеобразной интерпретации.           Анализатор работал исправно, но после ухода Гены Перловского, а затем и Алексея Каздыма, в детектор перестали заливать азот, и он тихо умер.